«Прародитель стрит-арта». Что нужно знать перед походом на выставку Роберто Матты в Эрмитаж

24 апреля 2019, 13:53

Версия для печати

Tweet

В Главном штабе до 30 июня открыта выставка «Роберто Матта и четвертое измерение» — одна из самых странных и непонятных за последние годы. Художник родом из Чили, прослывший «последним сюрреалистом», сформировал свой мир на основе философии русского мистика Петра Успенского. Но в России о Матте не знают. Изменить ситуацию взялся завотделом современного искусства Эрмитажа Дмитрий Озерков.

Первая ассоциация, которую испытываешь, заходя на выставку Матты, — что по центру зала стоит стена с граффити: яркая, практически кислотных оттенков, и с загадочными неподдающимися трактовке образами. Эту мысль от себя тут же гонишь, потому что «ну как же так, мы же в Эрмитаже» (хоть и в Главном штабе), и вообще, эти произведения создавались в середине ХХ века. Но куратор выставки Дмитрий Озерков, берясь объяснять, снимает с языка: «Матта — прародитель стрит-арта, граффити. Его гигантские десятиметровые работы — ключевые, они словно эпос революционно-энергетических, космических сил, которые преодолевают измерение человека и всё с собой захватывают».

По словам завотделом современного искусства, художник не следовал ни за чьим стилем, не пытался стать «рыночным» — но в итоге именно из-за своей самобытности интерес у рынка и вызвал. «Его картины — на грани китча, декорации», — подмечает Озерков.

Глядя на картины Матты, не понимаешь решительно ничего, но в то же время что-то чувствуешь: на них появляются какие-то инопланетные полуроботы-полунасекомые, полуроботы-полулюди. У них свой мир, в котором они как-то живут: если не знать, что картинам более полувека, можно заподозрить персонажей в том, что они сидят за мониторами компьютеров в комнате с разъезжающимися стенами («Это символ изменчивого пространства, – на помощь приходит Дмитрий Озерков. — Как писал философ Успенский, чтобы понять четвертое измерение, нужно увидеть куб со всех сторон сразу»). А вот у этих персонажей некое собрание — правда, сбоку какая-то парочка занимается любовью, но это уже второстепенное — хоть и помещается на переднем плане. А вот некие сверхсущества коллективно занимаются творчеством, словно студенты Академии художеств или инженеры-конструкторы. Вот только перед каждым по нескольку холстов (или кульманов?) одновременно.

Фото: Алина Циопа/"Фонтанка.ру"

Размышления об инопланетном, в принципе, объяснимы историческими событиями, окружавшими художника: на годы его творчества пришлось начало космической эры, но еще раньше — Вторая мировая война, после которой человечество искало заново себя и способы дальнейшего сосуществования на планете.

Жизнь Роберто Матты охватила практически весь ХХ век — с 1911 по 2002 год — и весь земной шар. Он родился в Южной Америке, пожил в Европе, где занялся архитектурой, поработав у знаменитого Ле Корбюзье, общался с Пабло Нерудой и Федерико Гарсиа Лоркой, Сальвадором Дали и Андре Бретоном. Уехал в Америку. Вернулся. Побывал и в России, включая Петербург. Любопытная деталь: из нашего города он отправил своим открытку с Медным Всадником. Россия его интересовала, по-видимому, в первую очередь, как страна философа Петра Успенского, чьи лекции он услышал в Лондоне 1930-х, и которыми увлекся.

С идеями Успенского перекликается и главная задача творчества Матты — стремление показать «четвертое измерение» (именно так называется одна из главных книг этого русского философа и оккультиста начала XX века). На многих его картинах мы видим растительные символы, белые линии, нанесенные поверх цветных изображений. Что это — сказать уверенно не могут даже искусствоведы, предполагая, что это могут быть потоки энергии.

«На рубеже XIX-ХХ веков были всякие «ясновидящие», которые видели ауру, — поясняет Дмитрий Озерков. — И они эту ауру рисовали. Издавали книжки, где пытались показать ее. И эти ауротические цвета находят отражение в картинах Матты — желтые, зеленые, яркие свечения — неземные, какого-то сверхчеловеческого плана».

В высказываниях самого Матты можно найти лишь намеки. К слову, погружение речь художника — уже отдельный квест, потому что, будучи космополитом, он вел дневники на нескольких языках, да и в названиях своих картин смешивал слова: например, на выставке вы увидите «Идолольва» (Idolion) и «Яйцедуктивность» (Oeufficiency). Нетрудно догадаться, какую задачку задал Матта организаторам выставки, пытавшимся перевести все это на русский, сохранив игру слов.

«Меня интересует трансформация, перемена, — говорил Матта. — Как вещи меняются, а не как они движутся».

Эта цитата — из его интервью, опубликованном в книге «Кто такой Матта?» под редакцией Оксаны Саламатиной, сокуратора выставки. Именно она занималась сбором произведений этого художника по частным коллекциям США — в этой стране популярно творчество чилийского сюрреалиста, вдохновившего многих местных авторов, включая Джексона Поллока.

«Я не хочу уйти от человеческого, — рассказывал художник (опубликовано в той же книге). — Я хочу прочувствовать другие вселенные, самые странные, полные разных форм. До тех пор, пока человеческое не переживет деформацию. Это значит, что оно принимает все, что на него похоже, и отвергает все непохожее. Здесь вы обнаруживаете предел человеческого. Я хочу его преодолеть. Я по-прежнему просматриваю книги, репродукции и рисунки всех прочих форм, которые может принимать органическая субстанция — каких угодно, растительных, звериных, насекомоподобных… Так я открыл очень много форм, которые реальны, которые существуют».

Помимо того, что Матта много и неосторожно высказывался о политике, при этом не попадая ни в один лагерь (был, кстати, мимоходом заклеймлен и советской критикой), он не получил поддержки и по другой причине. Постоянные странствия художника не сделали его «своим» ни для одной страны, которая теперь могла бы его продвигать как «бренд».

«Я никогда не надевал холст на раму, — вспоминал Матта в интервью («Кто такой Матта?»). — Я вешал ее на стену гвоздиками. Я много жил в гостиницах, иногда месяцами. В Нью-Йорке я вешал холст на стену и, когда картина была готова, я просто ее сворачивал или вешал поверх еще один холст. Кроме того, так как мне было стыдно быть художником, когда я сворачивал холсты, это меньше бросалось в глаза».

Всего в экспозиции представлено более девяноста произведений из двадцати трех частных собраний. Они выставлены на двух уровнях: это хронологическое путешествие от первых послевоенных лет к ярким цветам 1950-х, затем графика, карты Таро и «открытый куб» — некая трехмерная картина, которую можно сложить изображениями внутрь (на выставке этого, по понятным причинам, не подразумевается).

Познакомиться с этим художником важно, чтобы понять взаимосвязи и переклички в искусстве ХХ века, где Матта был одним из связующих звеньев — в его работах видят переклички с Максом Эрнстом и Ивом Танги, отсылки к позднему Василию Кандинскому и раннему Фрэнсису Бэкону, а также мостик к Зигмару Польке и Нео Рауху. Впрочем, не заметить всего этого — не стыдно, потому что в первую очередь художник ставил перед собой задачу запечатлеть еще не сформированные мысли.

«Фактически это искусство невозможного, искусство того, как сделать картину, ее не сделав, или как изобразить процесс, которые не имеет точки фиксации, — говорит Дмитрий Озерков. — Это мир, который даже не хочет, чтобы его истолковывали. Ты не можешь эту картину ни полюбить, ни от нее отказаться — и этим она занимает твои мысли».

Алина Циопа, «Фонтанка.ру»